Встреча с участниками конференции, посвящённой 100-летию Ю.Н. Рериха, 17 августа 2002 г.

СибРО — единственное Общество, которое регулярно присылает своё издание в наш Изварский музей. И мы всегда просматриваем журнал, наблюдаем за строительством музея, особенно когда на последней странице стали публиковать фотографии стройки. А камин какой — потрясающий! А пол, а перила на лестнице!..

Рерих говорил: «Когда постройка идёт — всё идёт». Вот это самое главное — стройка идёт. А у нас она идёт и идёт. Ещё что-то недоделано, но музей уже работает.

Журналу вашему уже десятилетие будет через год. Сотый номер выйдет в августе.

Сначала он назывался «Перед Восходом», теперь —«На Восходе». А в будущем будет «Восход». Так у нас намечено.

У Вас прогрессивный метод.

Вы очень точное определение нашли. Это именно прогрессивный метод, его мы и придерживаемся. Если его не придерживаться, никакого прогресса не будет, а будет регресс. А мы хотим прогресса.

Наталия Дмитриевна, хотим расспросить Вас про Харбин. Как Вы жили в Харбине?

Я в Харбине не только жила, я в Харбине родилась. Строилась Китайская Восточная железная дорога из Благовещенска и до Дальнего, через Харбин. Когда была Русско-японская война, в Харбине был тыловой госпиталь. Моя мать была медсестрой, работала в этом госпитале, куда перевозили раненых с фронтов. Там она познакомилась с моим отцом, который был служащим. Вот там я и появилась. Это был абсолютно русский город. Там было много беженцев от тогдашней советской власти, особенно из Благовещенска, он был близко. Перебегали и у нас обосновывались. Создавали предприятия. Было построено несколько очень красивых храмов, наверное они до сих пор там есть. И театр был очень хороший, даже Лемешев приезжал в наш театр. Он был тогда ещё совсем молодым, я его помню, я тоже тогда была очень молодая. Жили очень культурно. Был кинематограф, русские школы, женская русская гимназия. Теперь таких гимназий нет, а я окончила ещё женскую гимназию. Там упор делался больше всего на литературу, историю, географию и гораздо меньше на математические науки. Но я не жалею, мне это не понадобилось; поскольку я имею склонность сама писать, то, конечно, мне интересней всего была литература.

Вы имели отношение к «Молодой Чураевке»?

Да, имела отношение, я участвовала там. А что Вы знаете о «Молодой Чураевке»?

Я встречался с Лариссой Андерсен во Франции.

Я лично знаю Лариссу Андерсен. Она поэтесса и выступала там со своими стихами с большим успехом. Я, правда, тогда ещё не писала, но уже много читала и очень любила поэзию.

Вы были знакомы с Ачаиром?

Да. Его настоящая фамилия — Грызов Алексей Алексеевич, а это его псевдоним — Ачаир. Он там печатался. Я была членом «Молодой Чураевки» и принимала там участие как пианистка и концертмейстер, потому что мы не только читали стихи, но и давали концерты. У нас были музыкальные вечера, приглашали певцов, а я аккомпанировала.

Я знала первую жену Ачаира — Добротворскую, она тоже была пианисткой. Да всех знала, потому что в те годы я там принимала участие из большой любви к поэзии. Сам Грызов тоже хорошо играл. У него были номера, когда он читал свои стихи и сам себе подыгрывал. Это было очень красиво, у него это хорошо получалось.

У Вас была возможность получить музыкальное образование?

Да, конечно. Там была Высшая музыкальная школа, которая приравнивалась к консерватории. Я в неё поступила и окончила, у меня есть диплом. Знаете ли Вы пианиста Анатолия Ведерникова? Он учился у моего педагога, Веры Исаевны Диллон. У меня есть фотография, где он сидит маленьким мальчиком, а я — уже взрослая девушка, и там много других учащихся. А потом, когда он сюда приехал, я пошла к нему за кулисы с этой фотографией, говорю: «Когда-то вы были Толей, вот ваша фотография». «Да, — говорит, — помню я это время золотое». Он ещё маленький был, но уже отличался, замечательно играл. А потом стал видным пианистом. Это всё наша школа.

А кто из чураевских поэтов Вам нравился?

Тот же Грызов нам очень нравился. Там был хороший поэт Николай Щёголев. Туда стекались все наши творческие силы: поэты, музыканты.

Когда Вы приехали в Новосибирск, Ваши родители были ещё живы?

Я с матерью приехала, она была жива. Она прожила ещё несколько лет, но была уже очень стара. Я поздно родилась, когда ей было за тридцать. Она ещё пожила, но уже почти не ходила. А потом я осталась одна.

Наталия Дмитриевна, где Вы познакомились с Борисом Николаевичем Абрамовым?

В Харбине, он тоже харбинец. Там мы познакомились и оттуда потом вместе, почти одновременно, приехали. Сначала он приехал, а вскоре я.

Когда Хрущёв разрешил репатриацию, он большое дело сделал для русских людей. Он понимал, что русские, живущие за границей, умеют работать лучше, чем русские, живущие здесь. Потому что там работать так, как тут работают, было нельзя, там была конкуренция, за каждое рабочее место боролись, потому что могла быть безработица, и она была. А когда приехали сюда, можно было работать как угодно, и всё равно тебя с работы не выгоняли.

Так как я музыкант-педагог по специальности, я пошла в пятую городскую музыкальную школу. Директор сказал: «Подавайте заявление. Наш педагог уходит на пенсию, и вы нам нужны». Я подала заявление и сразу же приступила к работе.

Когда я стала преподавать там фортепиано, мои коллеги стали мне говорить: «Вам что, больше других надо? Почему вы работаете по 45 минут?» Урок длился 45 минут, и я работала 45 минут, как полагалось. Они говорили ученикам: «Ты поиграй», а сами шли в учительскую и болтали там. В общем, отношение было небрежное. А я все 45 минут отдавала ученику, и мною были недовольны мои коллеги, но зато ко мне хотели попасть в ученики, и у меня их было много. Одна ставка — это 12 учеников. Я взяла себе 24 ученика, чтобы заработать полную пенсию, потому что у матери все документы были утеряны и она была у меня на иждивении. Я работала целыми днями.

Сейчас у моих учеников уже дети, и когда они меня встречают, всегда радуются. Когда я уходила на пенсию, они мне подарили этот торшер. А вот как они меня провожали: одна из учениц шла с торшером впереди, а сзади шла вся колонна моих учеников со мной во главе. Все прохожие смотрели, это было торжественное шествие. Пришли на мою старую квартиру, я тут недалеко жила, и водрузили там торшер. И праздновали потом, ели всякие вкусные вещи, сладости. В общем, гуляли. Вот так меня проводили. А потом я давала частные уроки, которые были очень востребованы. Некоторые не хотели своих детей отдавать в музыкальные школы, ведь там надо ещё и теоретические предметы проходить: кроме фортепиано и теорию музыки, и историю музыки, и сдавать экзамены. И некоторые родители говорили: «Зачем? Мы хотим, чтобы наш ребёнок умел на пианино играть, и больше ничего».

Наталия Дмитриевна, когда Вы сюда приехали, как Вы провезли Учение?

Это было чудо, чудо из чудес! Я положила в сундук все книги Учения и привезла. Нам было сказано: даже газету иностранную или харбинскую везти нельзя, потому что там может быть какая-нибудь крамола. А я всё Учение провезла.

Каким образом? Я молилась, конечно, всю дорогу. Если бы нашли, во-первых, всё бы отняли, а что со мной бы сделали — я даже не знаю. Но я провезла все книги до единой. И в Харбине уже трудно было достать книги, и я приобрела пишущую машинку и перепечатала для себя и для тех, кто не имел, девять книг Учения. Это потом они были изданы, а сначала был самиздат. Вот моя пишущая машинка в углу лежит. Пианисты очень легко ею овладевают, они вообще хорошо печатают, потому что это тот же принцип быстроты передачи от головы к пальцам. Только там на ноты смотришь и играешь, а тут на текст смотришь и в это время нажимаешь на клавиши. Это называлось печатать по слепому методу, то есть каждый палец помнит, какую клавишу, какую букву он должен нажать. Благодаря этому у нас были все книги Учения, а иначе бы не было, потому что они не издавались в типографиях, это всё было запрещено. И Харбин был тоже взят под контроль.

Вот таким чудесным образом удалось нам сюда перебраться. К сожалению, Борис Николаевич Абрамов ушёл из жизни. Он был старше меня на 14 лет, так что ему сейчас было бы очень много лет. Да и мне уже немало.

Ваша мама была религиозным человеком?

Да, очень религиозной и меня воспитала в том же духе в своё время.

Какой храм Вы посещали в Харбине? Там было до двадцати храмов.

Я не помню, сколько точно было храмов. Мы посещали Софийский храм. Был в том же районе Иверский храм. Сам Харбин стоял на невысоких холмах, «холмы Маньчжурии» — так назывались они. Маньчжурия — она холмистая, но невысокая. И на самом высоком холме города стоял Кафедральный собор чудесной красоты. Он был скопирован с какого-то из наших русских соборов. В этот собор поднимались по пологой горке, он возвышался над всем городом. Был Никольский собор в честь святого Николая. В гимназии мы проходили предмет, который назывался «Закон Божий», там мы учили в детском изложении Библию. Мы знали наизусть заповеди Моисея, о Соломоне знали, изучали Новый Завет (Ветхий Завет — это Библия, а Новый Завет — Евангелие); обязаны были сдавать экзамены. И мать мне сказала раз и навсегда: «По другим предметам ты можешь получать четвёрки, тройки, но по Закону Божьему чтоб у тебя была пятёрка». И тут было серьёзно: я должна была только пятёрки носить. Были дневники, где каждую неделю выставлялись оценки, а мать должна была расписываться. И она смотрела, как у меня по Закону Божьему. Остальное её мало беспокоило. По литературе, по истории всё было хорошо, по математике было неважно.

А запомнились ли Вам Крестные ходы?

Очень запомнились. Особый Крестный ход был на Крещение. Харбин находится на реке Сунгари, это приток Амура. Река большая, очень бурная, сильная, глубокая, и зимой это всё замерзало, конечно. Крестный ход всегда шёл к Сунгари по главной улице Харбина, со всем духовенством во главе, с песнопениями церковными, с крестом. Прорубали прорубь, опускали туда крест, вода становилась святой. Некоторые смельчаки даже ныряли в эту воду (это, конечно, были крепкие мужчины), чтобы в крещёной воде омыться. А мы черпали себе в бутылочки эту святую воду, и в течение года она у нас хранилась. Если что-то болело — мазали этой святой водой или пили её. Этот Крестный ход я очень хорошо помню, было очень торжественно. Я с удовольствием вспоминаю эту пору своего детства и юности.

У нас есть фотографии, где у Дома милосердия видны ледяные кресты. Был в Харбине такой Дом милосердия.

Совершенно верно, был, он был далеко от реки, и поэтому там наливали воду в форму, и она замерзала в виде креста.

Один из районов Харбина стоял прямо на реке, и там бывали наводнения. Этот район назывался «Пристань». Один раз вдруг пошли проливные дожди, началось страшное наводнение, и наш дом тоже затопило. Я недавно видела наводнение по телевизору, и это очень напомнило мне наше в Харбине. Так же плавали дома, так же машины ходили в воде, и мы тоже по колено или по пояс плавали. Это всё мы пережили в 1932 году, я помню этот год. Потом схлынуло, вода ушла, мы всё восстановили. Ремонт, конечно, очень дорого стоил, потому что фундаменты подмокли, очень пострадали дома.

Наталия Дмитриевна, как Вы думаете, недавнее землетрясение и особенно наводнение — это очень серьёзно?

Как же это может быть не серьёзно? Это всё знаковые явления, и к этому нужно отнестись с полной серьёзностью, потому что по всем предсказаниям это может кончиться очень сильным катаклизмом, может быть катастрофа. Хорошо, что наш город расположен на такой крепкой платформе.

(О Зинаиде Григорьевне Фосдик.)

В 1974 году она приехала в Москву на юбилей Н.К. Рериха, и я тоже поехала туда. Она остановилась в гостинице; я пришла к ней. Она взяла моё лицо в свои руки, посмотрела очень пристально мне в глаза, а потом поцеловала. И дальше уже со мной разговаривала совершенно как со своим человеком.

Она рвалась на Алтай, больше всего она хотела туда, но в следующем воплощении... Больше всего туда — в Сибирь и на Алтай. У Рерихов она была ближайшей из ближайших, об этом писал Святослав Николаевич, в Америке она была самая преданная. Там же были и Хорши, и разные предатели, но она стояла железно. Она была небольшого роста, такая хрупкая, а характер чувствовался железный.

Я помню, когда наши её встречали в Москве, поехали в аэропорт, думали: она выйдет, и её под руки по лестнице вниз поведут, она же была уже пожилого возраста. И вдруг открывается дверь, из самолёта выпархивает моложавая женщина в пёстрой кофточке и спускается по лестнице. Это было так удивительно и так неправдоподобно!

Я у неё бывала каждый день, рано утром приезжала; мы перезванивались. У неё была очень строгая диета: она не только мяса, но и рыбы не ела, а только молочное и растительное. Она остановилась в очень хорошей гостинице «Украина», только для иностранцев, у неё был прекрасный номер. Там был ресторан. Я пришла к ней в гости, и она пригласила меня позавтракать. Ей предлагают и мясное, и рыбное, и никак ей всё это не подходит. А официант не понимает: почему она отказывается? Тогда я подошла к метрдотелю и говорю: «Это иностранка, дайте ей что-нибудь молочное». Он дал распоряжение, ей достали творогу со сметаной и кофе с молоком или что-то в этом роде. И вот она от этого страдала, что её всё время пытались накормить чем-то, что она совершенно не ела.

Потом мы с ней в Третьяковку собрались, а там был выходной. И я говорю: «Сегодня мы с вами не попадём в Третьяковку, она выходная». Зинаида Григорьевна спрашивает: «Куда она вышла?» — то есть она знала чистый русский язык. Мне пришлось объяснять, что это такое, и мы пошли с ней куда-то в другое место. Были везде где можно, в театре тоже — её повели в Большой театр на оперный спектакль. Я её сопровождала всегда. Такая была радость! Я специально приехала в Москву для встречи с ней.

Наталия Дмитриевна, Вы вдохновили всё СибРО на писание стихов.

Потому что все горят. Я горю поэзией — и все горят... Марина Цветаева была в Лувре и, когда выходила из него — она же там видела красоты всех искусств, — сказала: «А всё-таки вначале было Слово!». Это в Евангелии от Иоанна сказано: «Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». То есть поэзия — это самое главное из всех искусств, потому что в поэзии и музыка, и живопись, и ритм, и рифма — всё есть.

(В завершение встречи.)

Всё будет так, как нужно для эволюции. Вы работаете на эволюцию, работаете на будущее. Будущее — это всё! И вы в будущем находитесь. То, что вы делаете, ваши чудесные труды дадут свои плоды, даже больше, чем вы думаете. Вот увидите.