Семинар СибРО в Академгородке 5 апреля 1994 г.

дата: 5 апреля 1994 г.

Я буду рассказывать о Борисе Николаевиче Абрамове, а вы можете задавать вопросы. Наверное, у вас уже есть «Грани Агни Йоги». В первой книге — его портрет, там он как живой — такой, каким я его знала в его средние года. Там есть его биография, поэтому биографии я не буду касаться, а просто поделюсь впечатлениями, как его ученица.

Я подошла к Учению в 1941 году в Харбине и вскоре же встретилась с Борисом Николаевичем. Он организовал очень небольшую группу учеников, с которыми занимался много лет до нашего отъезда на Родину. Уехали мы с ним вместе; часть его учениц уехала за границу, в Австралию, а мы поехали сюда, потому что указывалось, что надо ехать на Родину: «Вы Родине нужны. Ехать, ехать и ехать» — так нам всё время писали Рерихи. И вот мои некоторые впечатления о нём как о человеке, о том, как мы с ним занимались.

ТРОПЫ НЕОБЫЧНОСТИ *

Вышла в свет первая книга Записей Бориса Николаевича Абрамова «Грани Агни Йоги». Те, кто уже хоть отчасти был знаком с этими Записями, ожидали эту книгу с особым нетерпением. Даже по отрывкам этого труда они сумели оценить и понять значимость его. Я имела счастье не только знать Бориса Николаевича, но и много лет заниматься с ним в группе его учеников в г. Харбине (Китай), где мы все тогда проживали. С его биографией вы ознакомитесь, получив эту книгу, а сегодня хотелось бы сказать несколько слов лично о нём и о значении его трудов, как это понимали мы, участники занятий с ним.

Это моё слово называется «Тропы необычности». У Б.Н. Абрамова в Записях есть такие слова: «Там, где кончаются дороги, исхоженные множеством ног, начинаются тропы необычности».

Скажем немного о его «тропе необычности», о подвиге его жизни, принятом им на себя добровольно и безоговорочно.

Я написала о нём такое стихотворение:

Одинокое пламя 
	    под всеми ветрами горит;
Под грозой, 
	    под ударами волн озверевшего мира
		   победно стоит.
Ночь темна, 
	    но Лампада пустыни
		   во мраке бесстрашно горит.

Внешний облик его был очень гармоничен. Внутренняя собранность отражалась и на всех его внешних действиях. В его ровных, размеренных движениях не было никогда никакой торопливости, интонации голоса были ровные, и тембр голоса благозвучен. Его манеры были красивы, и сквозь оболочку его формы светилось благородство духа.

Учение говорит: «Чистое явление спокойствия духа испытывается мелочами жизни» (Зов, 24.10.1921 г.), мы это все хорошо знаем. Мы никогда не видели Бориса Николаевича «не в духе, не в настроении». Он заменял это, такое присущее обычным людям, состояние понятием настроя.

(То есть он всегда настраивал себя и никаких «настроений» не допускал.)

«Дракон повседневности» не имел доступа к его сознанию. Он всегда был спокоен, собран и твёрд. Делая любую повседневную работу тщательно и умело, он был внутренне свободен от тесноты и тягости быта и бдительно берёг эту внутреннюю свободу. Среди любых житейских дел он мог начать говорить о вещах духовных и говорил всегда чётко, кратко и вразумительно, без лишних слов.

(У него не было ни одного лишнего движения, не обусловленного какой-то необходимостью, также никогда мы не слышали от него никаких лишних слов. Всё говорилось только по существу и только по предмету разговора, и всегда он говорил о самом главном, о самом насущном на данный момент.)

Борис Николаевич был всегда устремлён в будущее и настолько переносил в него своё сознание, что как бы был уже в нём.

(Вы знаете, как часто мы погружаемся в прошлое или в настоящее. Это нас захватывает. Отдавая должное настоящему и, как я уже сказала, делая всё очень хорошо и умело, всё же своё сознание он всегда переносил в будущее.)

Отсюда проистекал его несокрушимый оптимизм, его уверенность в наступлении «заповеданной сказки».

(Вы, наверное, помните, как в книге «Зов» говорится о том, что наступит заповеданная сказка. Как много там говорится о прекрасном будущем! )

И этот настрой на будущее, эта несокрушимая вера в непреложный приход Эпохи Света передавались и всем, с кем он беседовал.

(А ведь время было далеко не светлое, и тогда вообще ещё не было видно никакого рассвета. Это было застойное время и в Китае, где мы тогда жили. И тогда, и потом, когда мы сюда переехали, мы находились в глубочайшем подполье. Ни там, ни здесь нельзя было ни говорить о Живой Этике, как мы сейчас это делаем, ни распространять её. Это было очень опасно. Если дело доходило до осведомления, то книги отбирались, бывали обыски и, конечно, большие неприятности для тех, кто делился такой неофициальной идеологией. Теперь мы это уже начинаем забывать. Но тогда было очень трудно, и тем не менее, несмотря на то, что никакое будущее ещё не просвечивало, Борис Николаевич был устремлён в будущее и уверен в нём. Эту уверенность он вложил в нас на всю оставшуюся жизнь.)

Ничто, даваемое в Учении Живой Этики, не было для него отвлечённостью, всё находило применение в жизни каждого дня, и на его примере мы учились понимать реальность и актуальность того, что мы постигали.

(Он говорил, что йогов-теоретиков нет и что принимать Агни Йогу только в теории — это значит не преобразить ни себя, ни свою жизнь. Только практика.)

Борис Николаевич не просто жил, он всегда находился в состоянии Служения, что бы он ни делал, что бы ни происходило вокруг. В этом состоянии полного самоотвержения заключалась какая-то особая духовная красота. И она привлекала и укрепляла.

(То есть он жил не для себя, а для Дела Владыки. Он был всегда на Служении, и всё, что делал, он направлял именно во благо Делу.)

Учение Живой Этики различает преданность условную от преданности безусловной. В условной преданности присутствует слово «если». Строить на такой преданности — значит строить на песке. Что произойдёт — описано в Евангелии от Матфея (7: 24): «И пошёл дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое». Дом же, построенный на камне безусловной преданности, — устоит. Таких устоев мало, но именно на них будет построен Чертог Нового Мира. Из них образуются будущие сотрудники Великого Братства.

(Как сказано в Учении, «предан, даже если мне это не выгодно». Такая преданность называется безусловной.)

Два подвига нёс он в своей жизни — зримый и незримый. И оба — поразительно достойно, уже этим одним служа нам наглядным примером, что нередко воздействует гораздо больше, чем слова. В Учении сказано: «Помогайте друг другу, слышите! Помогайте и в малом и в великом. (...) Помогайте везде, где может рука проникнуть. Везде, где мысль может пролететь» (Иерархия, 434). По этому завету Учения он поступал сам и приучал учеников к тому же. Учил мыслить во благо, указывая, что мысль, дисциплинированная и целенаправленная, есть великая сила; учил делиться своей психической энергией, делать посылки больным и нуждающимся. Люди инстинктивно тянулись к нему за помощью, но редко когда кто-то стремился и ему что-то принести, помочь, порадовать его. Он учил, лечил, помогал в неизбывной щедрости сердца, не нарушая этим свой внутренний гармонический строй.

(Я наблюдала неоднократно, как он мне помогал. Это было, конечно, очень много раз. Когда мы приехали сюда, он уехал жить в другое место, а я осталась в Новосибирске. И когда у меня подошёл пенсионный возраст, надо было выхлопотать пенсию. Это было очень трудно, потому что часть документов была из китайского проф-союза, надо бы-ло, чтобы наш собес и наш профсоюз их признали. Я ему сообщила, что нуждаюсь в помощи, потому что остаться без пенсии было бы очень трудно, тем более у меня на руках была мать без пенсии. Он сказал: «Хорошо. Когда вам назначат пенсию, немедленно дайте мне телеграмму». Я, конечно, добивалась, ходила, хлопотала, и самым чудесным образом пенсию я всё-таки получила и дала ему телеграмму. И бывало так, что я сажусь ему писать письмо — а он требовал, чтобы я писала о своём здоровье, о своих делах, хотя мне и не хотелось: зачем его обременять? — но он поставил условие, чтобы я писала, — и вот я сажусь и пишу ему, что я заболела, скажем, гриппом или чем-то ещё. И когда пишу — уже чувствую облегчение. То есть мысль идёт гораздо быстрее, чем письмо. И, обращаясь к нему, войдя с ним в контакт во время писания письма, я неоднократно чувствовала себя легче и начинала поправляться. Вот такие детали, но это, я думаю, очень многозначительно.)

Но главным подвигом его жизни было неустанное укрепление духовного прямого провода с Иерархией Света, посредством которого он получал Записи и указания.

(Часть этих Записей мы имеем счастье читать и питаться ими.)

Необходимо добавить, что подлинность его восприятий была неоднократно подтверждена Еленой Ивановной Рерих, которой Борис Николаевич посылал образцы своих Записей.

(Эти письма с её подтверждением он нам читал, я их видела, — они подтверждали подлинность Записей. Елена Ивановна писала ему: «Пишите, записывайте всё». Надеемся, что скоро выйдет третья книга его Записей.)

Эта работа требовала полного отрешения от себя, исключения всяких личных мыслей и перенесения всего сознания в сознание Учителя.

(Контакта бы не было и он бы не слышал слов Учителя и не мог их записывать, если бы у него были и свои какие-то мысли, о себе. Он делал своё сознание совершенно чистым от себя, и тогда он слышал беззвучный Голос и записывал слова.)

Только таким путём можно было достичь таких огромных результатов, выразившихся в количестве и качестве оставленных им манускриптов.

У Бориса Николаевича в своё время открылась способность к восприятию мыслей и сообщений из Высших Сфер. Такие способности не падают нам с неба в качестве подарка. Они нарабатываются большими духовными усилиями, долголетними трудами на усовершенствование себя, на приведение себя в соответствие с вибрациями Учителя и, после достижения такой степени духовного слуха, на постоянное удержание себя на этом уровне.

(Естественно, что жизнь сбивает нас часто с ног всякими внешними обстоятельствами. И несмотря на всё это, несмотря на все трудности его личной жизни, он всегда держал себя на уровне восприятия высших вибраций.)

А жизнь земная не скупится на способы отвлечения путника духа с его пути. И ухищрения тьмы, не выносящей таких проявлений света, изощрённы и непредсказуемы. Человеку нужно победить в себе всё, что только может нарушить высокий строй его духовного восприятия.

(То есть любое отрицательное свойство, любая эмоция, мысль, чувство — всё должно быть побеждено, иначе восприятий не будет. Вы представляете, на каком уровне должен быть при этом человек!)

Ни дня, ни часа без труда над собой, без бдения над своими помыслами, чувствами и действиями. Так проводит подвижник жизнь, незаметно для внешнего глаза, и эти труды его ощущаются только по напряжению окружающей его духовной атмосферы.

(Я должна сказать, что люди, которые ничего о нём не знали, о его духовной работе, — скажем, соседи, сослуживцы, просто знакомые, — они даже не подозревали о том, что он делает и в каком состоянии находится. Он держался очень просто, обыкновенно и незаметно для внешнего глаза. И конечно, если б это было заметно, это тоже бы, наверное, мешало. Но никто из посторонних и не догадывался об этом, кроме нас. И по его состоянию, по состоянию его напряжения создавалась вокруг него особая духовная атмосфера.)

Людей созвучных это привлекает, несозвучных отталкивает и настраивает враждебно. Понимающих мало, но их понимание поддерживает и ободряет; но даже если бы никого из единомышленников рядом и не было — подвиг продолжался бы. Такова преданность безусловная.

(На наших многолетних занятиях мы наработали очень сильную, напряжённую огненную атмосферу. И когда время от времени приглашался кто-то ещё, из людей, читающих Учение, но не занимающихся в нашей тесной группе, им было очень тяжело от нагнетения этого Огня, с которым они ещё не ассимилировались. Им трудно было находиться в нашей группе, заниматься вместе с нами. Несмотря на то, что им было интересно и они слушали всё со вниманием, но без ассимиляции это было трудно перенести. И поэтому он почти никогда на наши занятия не приглашал кого-то ещё.)

В какой степени нужны нам эти Записи — покажет лишь будущее, и в будущем их значимость будет неуклонно возрастать.

(Вот что нас удивляет: про Бориса Николаевича Абрамова до выхода его книги никто ничего, казалось бы, не знал. Люди знали о книгах Живой Этики, знали о Письмах Елены Ивановны Рерих, «Крипто-граммы Востока» им были известны, «Письма Махатм» и так далее, но они ничего не знали о Борисе Николаевиче. И, как это ни странно, его книга вдруг сразу получила очень широкое распространение. Первый том стали быстро раскупать, расхватывать, ничего ещё как будто об этом не зная. А когда появился второй том, то его стали прямо рвать из рук. Этот магнит его Записей действовал даже поверх незнания того, кто, собственно, эти Записи дал. Это было очень интересно наблюдать, и это очень знаменательно.)

По мере того как мы будем углубляться в изучение текстов Живой Этики, мы будем обогащать и расширять наше сознание; и все жизненно необходимые понятия, которые мы встречаем на страницах книг Учения, будут расти в своей многогранности.

(Вы это знаете. Особенно тот, кто читает уже по второму разу, видит, как много в первый раз он не замечал, а тут — опять какая-то грань обогащения сознания, какая-то новая информация.)

Мы будем учиться погружаться в смысл даваемого, и для этого, как сказано в книге «Мир Огненный», «Учитель всегда должен вращать понятие, чтобы оно коснулось сознания ученика во всей своей сфере» (Мир Огненный, II, 248).

(Когда вы хотите, чтобы кто-то видел какой-то предмет, который вы держите, — вы поворачиваете его всеми сторонами. Точно так же и чтение книг Учения.)

И Записи Бориса Николаевича продолжают «вращение» этих понятий, выявляют их новые грани в соответствии с настоящим временем, приближающейся небывалой Новой Эпохой, выявляющейся ежедневно на наших глазах.

(Вот почему мы и назвали это «Грани Агни Йоги» — потому что то, что казалось уже известным из книг Учения, — этому даётся новый аспект, новая сторона, новая грань.)

То, что было в 1930-е годы, несравнимо с тем, что происходит сейчас, и люди, пришедшие в этот мир давно, могут подтвердить это в качестве очевидцев. Эволюционное движение неслыханно ускорилось, и время сжалось до предела выносимости.

(Это вы, конечно, все уже чувствуете.)

В мир входят новые обстоятельства, которые надо понять, учесть, разъяснить. И этому помогают сообщения, данные доступно для нашего уровня сознания через ближайшего к нам посредника.

(Он ближайший к нам посредник, ученик Н.К. Рериха, который, как известно, ученик Великого Учителя, но [по отношению] к нам Борис Николаевич — наше ближайшее звено, поэтому нам так легко бывает воспринимать его Записи.)

За исключением некоторых эзотерических Записей, сказанных Абрамову как близкому ученику или касающихся его лично, большинство текстов нам понятно в той мере, в какой мы с этими понятиями уже встречались в книгах Живой Этики. И они приносят немалую пользу на нашем духовном пути продвижения. Много лет те, кто имел фрагменты этих Записей раньше, питали ими своё понимание, своё углублённое проникновение в Живую Этику.

(Во время занятий нам удавалось кое-что записывать из того, что читал Борис Николаевич. Каждое занятие с нашей группой он начинал с чтения какой-нибудь из своих Записей. Бывало, что Запись была очень актуальна и для нас, и для каких-то событий. А бывало, что это — положение Учения. Мы кое-что успевали записать, иногда он давал переписывать. И я, когда приехала сюда в 1959 году, привезла фрагменты этих Записей и давала их ближайшим друзьям. Я помню, какое впечатление это производило на них и как все с жадностью их переписывали, перепечатывали.

А теперь, в заключение этого небольшого слова, — одна из Записей Б.Н. Абрамова, она очень важна и актуальна для всех нас.)

«Как обрести силы, столь нужные для продвижения? Как не утомиться в делании? Как идти не колеблясь, не шатаясь, не являя небрежения к наинужнейшему? Только пониманием поручения. Идя в мир, каждый дух берёт на себя определённое задание или миссию, которую помнит бессознательно. В случае приближения к Учителю сознание просветляется к пониманию этой своей миссии или цели и смысла данного воплощения или поручения, и тогда осуществление порученного должно стать во главу угла всей психоактивности человека. Понимание это отодвинет на второй план все дела, дотоле занимавшие первый, и поможет осознать, что уклонение от поручения будет утратой возможности духа. На примере преданных учеников прошлого можно видеть, насколько они преисполнялись ведущей идеей послужить Тому, Кто позвал их на путь Жизни. Путём смерти и к смерти идут все, ибо узка тропа, ведущая в Жизнь. Но те, кто увидел эту тропу и кто знает, для тех решение может быть только одно — идти и дойти до положенного.

Можно помнить и знать, что идущих к Нему Ждёт Учитель» (Грани Агни Йоги, V, 380).

(Именно так на наших глазах шёл Борис Николаевич Абрамов.)

И теперь несколько его стихов, которые в книгу не вошли, поэтому я решила вас с ними познакомить.

РОДИНА ДУХА

Устремлённое сердце горит,
Устремлённое сердце водимо;
Пламенеет невидимый Щит,
И лучи охраняют незримо.

Под волною житейских невзгод
Беспокойного моря людского
Устремленьем на дальний полёт
Вдохновляет беззвучное Слово.

И касание светлой стрелы,
Прилетевшей из огненной дали,
Утишает страданья земли
И смиряет мирские печали.

И над миром трёхмерным теней
Суетливой и призрачной жизни
Светоявлена мощью огней
Беспредельность Надземной Отчизны.

И могучий невидимый Щит
Охраняет пути неземные...
И трепещет сердечная нить,
И пылают огни голубые.

ЁЛОЧКА

Ёлочка стройная, вечно зелёная,
Скромным нарядом горда,
Лето ли, осень, зима ли суровая, —
Ты неизменна всегда.

Ёлочку дальнюю, ёлочку дикую,
Хочется просто спросить:
Как равновесие, силу великую,
В жизни земной сохранить?

* * *

Сердце у каждого есть,
Сердце ведь может процвесть.
Лотос — цветок огневой —
В нём расцветает порой.

Свет сокровенных огней
В сумерках суетных дней,
Дух устремляя вперёд,
Сердце на подвиг зовёт.

И с беспредельностью нить
Может лишь сердце хранить
Связью надземных огней
С огненной силой своей.

Это то, что я хотела вам рассказать. Если у вас есть вопросы, замечания или что-то вы хотите добавить — давайте поговорим.

Расскажите о жене Бориса Николаевича.

У него была жена-инвалид, очень много лет больная, за которой он ходил, как мать родная. Он был очень предан ей, ухаживал за ней и исполнял ту домашнюю работу, которую обычно исполняют жёны. Всё приходилось делать ему. Она кое-что делала по дому, но очень мало. Я это знаю, потому что у них бывала. И мы, конечно, тоже старались им помочь по хозяйству, и что могли, мы делали: убирали, приносили продукты и т.д.

Разделяла ли она его мировоззрение?

Да, безусловно. Он ей всё читал. Она часто присутствовала на наших занятиях. Когда приезжал Николай Константинович Рерих в Харбин, он бывал у Абрамовых, и она тоже была признана ученицей. Она тоже читала Живую Этику, но, конечно, уровень её духа и сознания был далеко не такой, как у него. Тем не менее она шла параллельно, по-своему воспринимала и никаких препятствий ни к занятиям, ни к чтению Учения не было.

Где они жили в России?

Они жили в Подмосковье, в небольшом городке, упоминать я не буду.

Кто был Борис Николаевич по профессии?

Он был химик по профессии, работал в химической лаборатории. У меня даже есть фотография его в молодости: он держит колбу, и тут же всякая химическая аппаратура. Он был морским офицером. Вероятно, получил образование. Он очень мало о себе говорил. Когда началась революция, он вместе с Белым движением ушёл в Харбин, потому что не был согласен с революцией, а если бы остался, он, как белый офицер, просто погиб бы. Потому что военных большевики особенно преследовали. Тогда и Колчак воевал, и Деникин. А он ушёл вместе с армией в Китай и этим сохранил жизнь.

Как Борис Николаевич смог вернуться?

Это было во время хрущёвской оттепели. Н.С. Хрущёв объявил репатриацию, на хороших условиях: нас бесплатно привезли, дали нам пособие. И тогда уже это не преследовалось. Абрамов был в пенсионном возрасте (он на четырнадцать лет старше меня), он уже в Харбине получал пенсию. И когда мы сюда переехали, он и здесь её получал и на это существовал. И жена получала небольшую пенсию по инвалидности.

Он говорил здесь об Учении?

Ни в коем случае. Нужно было жить очень аккуратно и никак открыто не проповедовать.

Я помню, как А.П. Хейдок тоже вернулся по репатриации и жил сначала на озере Балхаш. Он человек очень открытый, проповедник, и он развернул там бурную деятельность: создал группу учеников, довольно открыто. Ему удалось все книги провезти. И кто-то из учеников на него донёс. У него отобрали книги и отправили на некоторое время в лагерь, но потом отпустили. Он благополучно жил, приезжал сюда и умер в очень преклонном возрасте, за девяносто. Но вот Борис Николаевич, к сожалению, ушёл в 1972 году от мгновенного инфаркта.

В группе учеников Абрамова были только русские или и китайцы тоже?

Нет, конечно! Только русские. Китайцы и слыхом не слыхали о Живой Этике или о Рерихе. Там был Мао Цзэдун, и все они ходили с цитатниками и пели: «Сталин и Мао слушают нас, русский с китайцем братья навек». Они ничего не знали о Рерихе, ведь для этого надо русский язык очень хорошо знать, чтобы читать Живую Этику, это же очень трудно. Даже русские, и то вначале спотыкаются о какие-то необычные обороты.

Вы знали китайский язык, чтобы общаться с местными?

Никакой необходимости не было — Харбин был русский город. Да, совершенно русский, потому что туда эмигрировало очень много русских с Дальнего Востока. Там были и школы русские. Я окончила русскую женскую гимназию, и не было никакой надобности изучать китайский язык. Наоборот, китайцы немножко подучивали русский язык. А потом даже основался институт иностранных языков, где преподавали русский язык для них, чтобы «перенимать опыт старших братьев». Но потом Мао Цзэдун поссорился с Хрущёвым, и нам предложили покинуть пределы Китая. И мы уехали, потому что был разрыв и там мы уже были не нужны. Вы, конечно, этих политических событий не помните. А я всё это помню очень хорошо.

Все русские покинули тогда Китай?

Почти все, потому что было поставлено такое условие. Потом там была «культурная революция», русских преследовали, так что тем, кто не уехал, пришлось очень туго. А кто хотел за границу, им открыли доступ: Австралия, Бразилия, Аргентина, Чили — в эти страны можно было уехать свободно. И часть населения уехала за границу. Говорят, что в Австралии неплохо живут, там очень хорошие условия жизни. Туда уехали две ученицы Абрамова. Одна недавно приезжала к нам в Россию, в Москву, и наши сотрудники с ней встречались. Сделали запись — она немного о Борисе Николаевиче рассказала, и она говорила, что Австралия — мёртвая зона, живётся очень хорошо, но духовности никакой. Они пробавляются тем, что к ним приезжают наши балет и опера и из других стран. У них своего национального искусства почти нет — в том масштабе, в каком оно у нас или в Америке. То есть там они имеют всё, кроме самого главного.

Когда в России разрешили говорить об Учении?

Когда М.С. Горбачёв пришёл, когда он объявил гласность, — с тех пор. Наше первое открытое собрание было в 1989 году, но до этого уже можно было об этом говорить, только у нас Рериховского общества ещё не было. Он разрешил, и мы уже без опаски стали делиться нашими книгами. И за это мы ему всегда будем глубоко признательны; что бы дальше ни было, но началось это с него. Мне говорил директор Нью-Йоркского музея Н. Рериха Даниэль Энтин, который сюда неоднократно приезжал, что Горбачёвы были знакомы с Учением Живой Этики ещё с 1970-х годов. Он уверял, что они читали, особенно Раиса Максимовна. И когда приехал Святослав Николаевич, я видела сама по телевизору, как он обнялся с Горбачёвым и они трижды поцеловались. Святослав Николаевич был в гостях у Горбачёвых, и очень долгое время. Потом они пошли побеседовать отдельно, журналистов на ту беседу не пустили, и о чём-то довольно долго беседовали. Вот это нам было известно. Горбачёв предложил выбрать здание для Московского Центра Рерихов, и Святослав Николаевич выбрал особняк Лопухиных, но он требует ремонта. Сейчас ремонт только начинается. МЦР, или Международный Центр Рерихов, очень активно функционирует, выпускает много книг, репродукций, открыток, брошюр и т.д.

Вам давалось указание через Бориса Николаевича вернуться именно в Россию?

Да, только так.

А те, кто не поехал в Россию, продолжают заниматься Живой Этикой или их духовный рост остановился?

Я за них, конечно, сказать не могу, но у меня такое впечатление, что они по кругу движутся, но не по спирали. Потому что не та страна. Не только в Записях Бориса Николаевича было указано, чтобы мы ехали на Родину, но до последнего времени, пока было можно, он переписывался с Рерихами (когда Рерих уехал в Индию, Елена Ивановна написала письмо Борису Николаевичу о Записях, и пошла интенсивная переписка), и они оба писали нам, эти письма зачитывались, я их видела: «Вам надо ехать, ехать и ехать на Родину. Вы там нужны». И вот мы думали: «Как же мы поедем? Книг провезти нельзя, на границе всё до малейшего предмета осматривают. Как мы поедем без книг?» Во времена Сталина ехать нельзя было. Все, кто пересекали границу, исчезали по ту сторону бесследно. Мы ждали, но были в настрое ехать, как только будет возможно. И когда появился Н.С. Хрущёв, он сначала объявил: кто хочет ехать на Родину, пусть целину поднимает. Сначала поехали те, у кого в семьях были молодые люди, главное, чтобы были сильные мужчины. Они поехали в целинные районы и там трудились, а потом им можно было уже и в города переезжать, через какое-то время. Мы ехать не могли, потому что я уже была на возрасте, мать была очень стара. Борис Николаевич был пенсионером, и жена инвалид. Мы ждали.

И вот Хрущёв объявил разрешение ехать в города, но не во все. У нас в Харбине было советское генеральное консульство, и там знали, в каких городах наши профессии нужны. Нас не пускали в европейскую часть: «Там и без вас заселено густо», а в Азиатскую Россию — туда было можно. И когда я подавала на визу, а я преподаватель музыки — фортепиано, мне сказали: «Ваша профессия особенно нужна в Магнитогорске или в Новосибирске. Там мы вас устроим немедленно». А по репатриации правительство брало на себя обязательство: бесплатный проезд и трудоустройство.

И мы с Борисом Николаевичем — он, как и я, не хотел в Магнитогорск — поехали в Новосибирск. И могу сказать, что на следующий же день по приезде я взяла свои документы и пошла в пятую музыкальную школу (в Академгородке ещё ничего не было в это время, только строилось), там посмотрели мои документы и сказали: «Подавайте заявление, завтра выходите на работу». То есть, несмотря на то, что я приехала из-за границы, отношение ко мне было просто изумительным, все мои сослуживцы и начальство так хорошо относились, так помогали на первых порах. Я выяснила — та же ли методика преподавания, как и в Харбине, оказалось, та же самая. Я очень быстро включилась в работу, был небольшой класс, со всеми были очень хорошие отношения. А когда в Академгородке открыли школу, я немедленно в неё перешла, потому что там мы жили на подселении, а тут мне дали отдельную квартиру. Никто сюда ехать не хотел, в 1962 году не было ни торгового центра, ни Дома учёных, ничего. А я сюда очень хотела, получила квартиру и с тех пор тут живу.

Как Вы провезли книги через границу?

Это было обыкновенное чудо. Потому что даже при Хрущёве нельзя было провезти ничего несоветского — только советские издания, ноты. Все книги Учения мы уложили в сундуки и, помолившись, сказали: «Раз Ты нас посылаешь, Помоги провезти книги». Обыскивали, смотрели наши сундуки, всё перерывали и ничего не тронули. Все Записи Борис Николаевич провёз и все книги до одной. Вот говорят: нет чудес. Вероятно, нет, но Высшая Помощь — это есть величайшее чудо. И это незабываемо. «Просите — и дано будет вам», — сказано в Евангелии.

Книги какого издательства у Вас были?

Те, что издавала Рига. До 1940 года там было огромное Рериховское общество. Некоторые книги — я привезла также книги Николая Рериха — издавались в Париже, некоторые в Америке. Но издание книг Учения в основном было рижское, и потом с этих книг мы переиздали в Новосибирске — Б.А. Данилов переиздавал.

Вы из Риги выписывали книги, это было можно?

Можно было, мы выписывали их. В конце каждой книги было оглавление, какие следующие книги выходят, мы посылали заявки, и через «книгу – почтой» нам продавали эти книги. И в магазинах они были в Харбине, когда это распространялось ещё свободно. Очень просто покупалось и очень недорого. Два больших тома Писем Елены Ивановны и «Тайная Доктрина» тоже издавались в Риге, и у меня «Тайная Доктрина» того же издания. Потом она уже тут переиздавалась.

А сейчас по каким изданиям печатают книги Учения?

Сейчас многие занимаются переизданием, хаотично, кто во что горазд. У меня вышла небольшая книжечка «Психическая энергия. Накопление и расточение», а недавно я получила из Донбасса свою собственную книжечку, изданную без всякого разрешения с моей стороны. Так что сейчас это запросто, кто хочет, тот и издаёт. У нас ведь свобода теперь.

Надо, наверное, им иск предъявить за нарушение авторских прав?

Конечно, я не буду в суд подавать, но всё-таки нехорошо — автор ещё жив. И так очень многие делают.

(Об издании «Граней Агни Йоги».)

Борис Николаевич в 1972 году ушёл, и тогда ещё нельзя было издавать. Я так горюю, что его нет, какая для него была бы радость — видеть свои книги, что их читает так много людей!

(Об учениках Н.К. Рериха в Харбине.)

Были только Хейдок и Абрамов. Они получили от Николая Константиновича Рериха кольца — в знак того, что они признанные ученики.

Сколько учеников было у Б.Н. Абрамова?

Меньше десятка. Кто-то не удержался и ушёл с этого пути, кто-то уехал за границу, но они там никому не нужны, в смысле духовном. Здесь бы они были нарасхват. Вы видите, даже в таком возрасте мне приходится ещё функционировать. А я была у него старшая, другие все помоложе. И конечно, тут они очень много могли бы дать, но они выбрали другую жизнь.

Ушёл с земного плана С.Н. Рерих — Очаг Света. Кто остался, кто будет продолжателем контакта?

А все мы? А наше Общество? Это же и есть очаг. Сотрудники уже очень выросли как деятели, я всё им передаю — весь свой опыт, и они очень успешно работают, отстаивают Общество от всевозможных напастей.

Я имею в виду непосредственный провод с Учителем.

Непосредственный провод? Вы хотите узнать о продолжении контакта? Этого я не могу вам ещё сказать.

Когда-то всё было начато в очень малом составе, а теперь вы видите, как всё растёт лавинообразно. Каждый день узнаём о каких-то новых Обществах. Сколько я получаю писем!

По поводу моих стихов сегодня пришло письмо из Барнаула, просят о телевизионной передаче. Они уже приезжали, записали меня к 8 Марта, я там рассказываю о Живой Этике.

Скажите, кто может осуществлять контакт с Учителем?

Борис Николаевич всегда спрашивал нас: «Кто из вас будет самоходом? Кто, если я уйду? Вам покажется, что нить оборвалась. Можете ли вы на своих ногах стоять и идти? Или — всё?» Так мы и разделились. У него есть Запись о самоходах, которые в свою очередь стали бы на ноги и понесли бы дальше эстафету. Он этим был озабочен.

Сейчас время очень сложное, каждый на испытании: устоит или нет.

Конечный отбор. Сейчас идёт решающий отбор: в какую сторону мы пойдём, что мы выберем — с тем и пойдём в жизнь. И каждый испытывается. Вот почему нас так призывают следить за собой, за своими недостатками, потому что тёмные всячески пытаются нас отторгнуть от Света, отклонить, чтобы мы ушли с ними во тьму. Им невыносим каждый сотрудник, каждый носитель хотя бы маленького огонька. И если есть какая-то в характере человека зацепка, они проникают, ловят его буквально на крючок и раздувают это свойство, и человек может упасть. Самый, конечно, классический пример — это близкий ученик Христа, Иуда. Он же был Его учеником, он ходил вместе с Ним и слушал Его проповеди, видел Его чудеса. Но у него была одна слабинка: он любил деньги, — корысть. За это его бес и зацепил. И когда ему предложили выдать Учителя за тридцать сребреников, он их получил и, как сказано в Евангелии, «бес вошёл в него». Значит, была одна слабинка, и она его погубила.

У кого-то, скажем, самомнение; он начинает думать: «Они все ошибаются, я один умный, я один правильно сужу, я никого не слушаю». Его цепляют за самомнение, раздувают, и он отвергает и разумные советы, и протянутую руку дружбы. Значит, его поймали на этом. И у каждого что-то такое может быть, поэтому очень надо следить. Это как щель, в которую может проникнуть ядовитый газ.

У кого-то раздражение: человек часто вспыхивает, выходит из себя, а когда он из себя выходит, то кто-то в него входит. Вы подумайте над словами: «выйти из себя» — значит оставить себя пустым. Значит, кто-то обязательно войдёт. Вспышки гнева, раздражения — это очень опасно не только для окружающих, как империл, но и для самого человека. Они только и смотрят, как бы на кого-то воздействовать во вред нашему делу. А ведь Новая Эпоха приближается, и сотрудники нужны. И нужно готовиться к ней, иначе она не состоится. Вредят всячески, и книги всевозможные выходят вредные. Нужно за собой очень следить, заниматься Учением и не впасть ни в гордыню, ни в самомнение, ни в отрицание — то, что может погубить.

Почему «Грани Агни Йоги» стали издавать начиная с Записей 1960 года?

Это решил Борис Андреевич Данилов, что нужно начинать с 1960 года — с того года, когда Борис Николаевич был уже здесь. Я надеюсь, что потом будут изданы и предыдущие, и вообще всё, что есть в чемодане этом заветном, будет издано, потому что нужно абсолютно всё.

Борис Николаевич писал стихи?

Борис Николаевич иногда писал стихи, но это было от случая к случаю. Так, как я этим занимаюсь — специально работаю, — он не занимался. Он писал стихи, и писал, как вы слышали, очень хорошо и по форме. Он также любил рисовать, иногда рисовал эзотерические картины, но тоже только как любитель. А в основном Записи поглощали всё его время. Он же их записывал в переходный момент между сном и бодрствованием. У него всегда наготове лежала стопка бумаги, карандаши, и он на ощупь писал. Записывал часто в темноте, потом сидел и эти записанные на ощупь слова расшифровывал, вписывал их в тетрадку, я сама видела это много раз. Это была очень большая трудная работа.

Это происходило в состоянии между сном и бодрствованием. Значит, нужно было, услышав Голос, скорей его записать. Слушать и писать — это особое состояние, о котором и говорить трудно, поскольку мы его ещё не испытываем.

---

[1] Впервые Слово прозвучало на «круглом столе» СибРО 25 сентября 1993 г. На семинаре Н.Д. Спирина сопровождала его комментариями; в тексте они даны в скобках.

Назад в раздел : 1994